Ильин о молитве

Молитвы Илье Пророку

На Руси до сих пор сохранилась традиция празднования дня святого Ильи: 2 августа, который так и называется – Ильин день. Он считается небесным покровителем, который управляет погодой и дождем, помогает людям в разных благих делах и начинаниях.

Житие Ильи Пророка

Жил Илья на территории Израиля в девятом веке до нашей эры. Он почитается вторым святым, после Моисея. Илья Пророк боролся с язычеством и проповедовал веру в Господа. Он избавлял землю от засухи, вымаливая у Господа дождь, изобилие и урожай. Святой победил языческих жрецов и народ уверовал в него и его Бога. Есть легенда, что за его благие дела и служение Господу, Илью Пророка забрала на небо небесная колесница и что ему надо молиться о помощи в жизни и делах.

В каких случаях надо обращаться к Илье Пророку?

К святому Илье Пророку верующие люди обращаются с просьбой о помощи в следующих случаях:

• о помощи в делах и начинаниях;
• о помощи в работе;
• о здравии;
• о благословении возделывания земель и хорошем урожае;
• о нахождении хорошего спутника жизни;
• о помощи в налаживании личной жизни;
• о защите семьи от ссор.

Молитва Илье Пророку о помощи на все случаи жизни

Святой Илья является пророком еще времен Ветхого Завета, он передавал послания Бога, предсказывал будущее, оживлял умерших, мог вызывать дождь, помогал нуждающимся людям. Обращаться в молитве к Илье Пророку желательно перед его иконой или в церкви.

О святый пророче Божий Илие, моли о нас Человеколюбца Бога, да подаст нам, рабам Божиим (имена), дух покаяния и сокрушения о гресех наших, и всесильною Своею благодатию да поможет нам пути нечестия оставити, преспевати же во всяком деле блазе, и в борьбе со страстьми и похотьми нашими да укрепит нас; да всадит в сердца наши дух смирения и кротости, дух братолюбия и незлобия, дух терпения и целомудрия, дух ревности ко славе Божией и о спасении своем и ближних доброе попечение. Отврати от нас предстательством твоим праведный гнев Божий, да тако в мире и благочестии поживше в сем веце, сподобимся причастия вечных благ во Царствии Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, Ему же подобает честь и поклонение, со Безначальным Его Отцем и Пресвятым Духом, во веки веков. Аминь.

Молитва о здравии Илье Пророку

Святой Илья обладал даром исцеления. В молитве к Илье Пророку можно просить о здоровье и избавления от болезней.

О прехвальный и пречудный пророче Божий Илие, просиявый на земли равноангельским житием твоим, пламеннейшею ревностию по Господу Богу Вседержителю, еще же знамении и чудесы преславными, таже по крайнему благоволению к тебе Божию преестественно восхищенный на огненней колеснице с плотию твоею на небо, сподобльшийся беседовати с преобразившимся на Фаворе Спасителем мира, и ныне в райских селениих непрестанно пребываяй и предстояй престолу Небесного Царя!

Услыши нас, грешных и непотребных, в час сей предстоящих пред святою твоею иконою и усердно прибегающих к ходотайству твоему. Моли о нас Человеколюбца Бога, да подаст нам дух покаяния и сокрушения о гресех наших и всесильною Своею благодатию да поможет нам оставити пути нечестия, преспевати же во всяком деле блазе, да укрепит нас в борьбе со страстьми и похотьми нашими, да всадит в сердца наша дух смирения и кротости, дух братолюбия и незлобия, дух терпения и целомудрия, дух ревности к славе Божией и о спасении своем и ближних доброе попечение.

Упраздни молитвами твоими, пророче, злыя обычаи мира, паче же погибельный и тлетворный дух века сего, заражающий христианский род неуважением к Божественней православней вере, к уставом Святыя Церкве и к заповедем Господним, непочтением к родителем и властем предержащим, и низвергающий людий в бездну нечестия, развращения и погибели.

Отврати от нас, пречудне пророче, предстательством твоим праведный гнев Божий и избави вся грады и веси отечества нашего от бездождия и глада, от страшных бурь и землетрясений, от смертоносных язв и болезней, от нашествия врагов и междоусобной брани.

Укрепи твоими молитвами, преславне, предержащия власти наша в велицем и многотруднем подвизе народоправления, благопоспешествуй им во всех благих деяниих и начинаниих к водворению мира и правды в стране нашей. Пособствуй христолюбивому воинству во бранех со врагами нашими.

Испроси, пророче Божий, от Господа пастырем нашим святую ревность по Богу, сердечное попечение о спасении пасомых, мудрость во учении и управлении, благочестие и крепость во искушениих, судиям испроси нелицеприятие и безкорыстие, правоту и сострадание к обидимым, всем начальствующим попечение о подчиненных, милость и правосудие, подчиненным же покорность и о послушании своем рачение.

Да тако в мире и благочестии поживше в сем веце, сподобимся причастия вечных благ в Царствии Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, Ему же подобает честь и поклонение со Безначальным Его Отцем и Пресвятым Духом во веки веков. Аминь.

Молитва о помощи в работе и защите

К Илье Пророку можно обращаться в молитве о помощи в работе и карьере. Чудотворец проявлял заботу и сострадание к нуждающимся людям, оказывал им помощь и защиту. Обращаясь в молитве к святому Илье, можно получить от него защиту в делах, личной и семейной жизни.

О святый славный пророче Божий Илие, великий закона Божия ревнителю.

Ты изрядный и храбрый во убиении Вааловых жерцев отмститель был еси: яко славу Божию не умоляему, но умножаему во веки видети восхотел еси, и толико многороднаго их неистовства не убоялся еси, яко Иезавелины жерцы на потоце Киссове ножем заклал еси, последи же яко вихрем на огненней колеснице взят быв, на высоту небесную со славою возшел еси.

Сего ради мы, недостойнии и грешнии, смиренно молимся тебе, честный Божий пророче: сподоби достойно славити и воспевати пречестное твое заступление, да обретше тя великаго ходатая, богатыя милости от Господа сподобимся.

Тем же и ныне, славно ублажающе тя, молим: огради миром державу нашу, и избави нас от всякого навета вражия, от глада, и труса, и огня молниина, и не забуди ны, грешныя, пресветлую память твою праздующия и непрестанно славящия прославльшаго тя Господа во веки веков. Аминь.

Иван Ильин. О молитве

Человеческий дух не знает более действительного, более чистого утешения, чем молитва. Она несет человеку сразу очищение и укрепление, успокоение и радость, благословение и целение. И тот, кто этого не испытал, пусть лучше не судит о молитве: ему самому предстоит еще добиться этого утешения в борьбе и страдании. Тогда он почувствует, что приобщился новому источнику жизни и что в нем самом началось новое бытие, о котором он прежде не имел даже представления.

Современный человек живет на земле в вечных заботах и опасениях, переходя от разочарования к болезни и от личного горя к национальным бедствиям. И не знает, что начать и как преодолеть все это; и подчас с ужасом думает о том, что этот мутный поток будет нести и заливать его вплоть до самой смерти. Однако многое зависит от него самого: это он сам увеличивает себе бремя жизни и не умеет понять истинный смысл несомого бремени. Ибо путь ему указан: ему стоит только почувствовать свою духовную свободу и открыть свое внутреннее око. Это и совершается в молитве.

Нам всем хотелось бы, чтобы наша нескладная, угнетающая и часто унизительная жизнь началась по-новому и сложилась иначе, чтобы она цвела взаимным доверием, искренним благожелательством и вдохновением. Но как достигнуть этого, мы не знаем. Близоруко рассуждая, мы говорим о «счастии», счастие незаметно вырождается у нас в «удовольствие» и «наслаждение», а в погоне за наслаждениями и удовольствиями мы забредаем в болото и не знаем, что начать. Но путь, ведущий к жизненному обновлению, известен и не так труден: мы должны почувствовать сердцем священное в жизни, сосредоточиться на нем нашим созерцанием и зажить им, как драгоценным и самым главным. А это и есть путь молитвы.

Нам нельзя тонуть в несущественностях быта. Тот, кто живет ими, тот привыкает к пошлому существованию и сам превращается, по слову юного Гоголя, в «существователя». И вот нам необходимо научиться верно различать духовный ранг жизненных содержаний и приучиться сосредоточивать свое внутреннее внимание на божественной сущности вещей, явлений и событий. Ибо жизненные содержания не равны, не равноценны, не равнозначительны. Среди них есть ничтожные и есть священные; есть такие, которые возводят душу и сообщают ей особую глубину и крепость, и есть такие, которые незаметно разлагают и обессиливают ее, делают ее мелкою, страстною и слепою. Есть такие, которыми стоит жить, и есть такие, которыми не стоит жить. Надо научиться распознавать их, выбирать существенно-священные и жить ими. Тогда и сам человек станет «существенным», он поймет смысл и цель жизни и войдет в живую связь со священной сущностью зримого мира. И путь к этому умению указывает и прокладывает молитва.

И пусть не думают люди, что вступить на этот путь — зависит не от них; что бывают чрезмерно тяжелые времена, которые затрудняют молитвенное обновление жизни; и что земная человеческая власть может лишить человека внутренней свободы и поработить его несущественностями быта. Ибо на самом деле тягчайшие времена посылаются людям именно для того, чтобы они опомнились и обновились; и нет на свете земной власти, которая могла бы погасить нашу внутреннюю свободу — и прежде всего, свободу молитвы — и которая могла бы помешать нашему очищению от пошлости.

Поэтому надо признать, что жизнь сама по себе есть как бы школа молитвы или воспитание к молитве. И даже тот, кто совсем никогда не молился, может быть приведен к молитве самою жизнью. Ибо для каждого неверующего может настать время величайшей беды, когда его захваченное врасплох и потрясенное сердце вдруг начнет молиться из своей последней глубины — в такой скорбной беспомощности, такими вздохами отчаяния, такими вдохновенными призывами, о коих он дотоле и не помышлял. Тогда он почувствует как бы землетрясение во всем своем естестве, и неведомое пламя охватит его душу. Может быть даже так, что человек при этом сам не будет знать, к Кому он взывает, и уже совсем не будет представлять себе, откуда и какое может прийти спасение. Он взывает к Кому-то, Кто все может, даже и невозможное; он молит этого Неизвестного о помощи, которая уже не в человеческих силах, — молит в твердой уверенности, что есть на свете истинная Благость и она внемлет ему. И к этой неведомой, но всемогущей Благости он и обращается с молитвой, которая, как водный поток, внезапно прорывает все прежние плотины. Он говорит с этим Существом так, как если бы он видел Его перед собою, как если бы он знал Его от века.

И потом, когда проходит этот порыв, у него остается такое чувство, что он всегда веровал в этого Всеблагого-Всемогущего, всегда предполагал Его присутствие — каждым дыханием своим, и вот только теперь впервые нашел Его. То, чего ему доселе недоставало, был душевный подъем к молитвенному вдохновению. Ему нужно было мужество сердца, чтобы противостать всем своим и чужим предрассудкам; нужна была цельность души, возникшая ныне из инстинктивного отчаяния; ему нужна была мудрость сердца, которая восторжествовала бы над глупостью ума; вдохновение, не посещавшее душу в пыли и грязи. Может быть, он уже и сам замечал это, ибо чувствовал себя расколотым и исцеленным. Может быть, он даже мучился этим, но не умел или не хотел преодолеть в себе внутреннюю раздвоенность, и потому «запрещал» себе молитву по соображениям «внутренней честности». В этом обнаруживается вообще влияние нашей эпохи, «верующей» в ум, в анализ и культивирующей всяческое разложение. И только великие бедствия нашего времени дают людям способность преодолеть эти внутренние препятствия: они потрясают все наше существо до корня, смывают предрассудки, обнажают наше трепещущее чувствилище и превращают жизнь в действительную школу молитвы.

Дело в том, что настоящая молитва требует всего человека и захватывает его целиком. Она может излиться и в связных словах, но она может и не найти их, и молящийся будет вместе с Андреем Юродивым 22 лишь восклицать в слезах: «Господи! Господи!! Господи. » И это единое, сердцем насыщенное слово будет весить более, чем множество душевно-полупустых слов. Молитва может найти себе выражение и в благочестивых движениях и обрядах; но бывают и такие молитвы, при которых внешние движения и свершения отпадают совсем. Тяжело раненный не может даже перекреститься. Неподвижно лежащий в окопе не смеет даже пошевелиться. А люди, живущие в эпоху гонения на веру, во время церковного террора, вырабатывают в себе умение молиться внутренней молитвой сердца, которая горит внутренним огнем при совершенно неподвижном, ничего не выражающем лице.

Это пламя внутренней молитвы и есть важнейшее и драгоценнейшее в религии. Оно требует всю душу человека. Здесь все цвета сливаются в белый цвет; все способности души — в единую силу. Феофан Затворник описывает это состояние так: «собранный должен гореть» 23 . Здесь мысль не думает, не анализирует, не размышляет, не сомневается, но отдает свою пристальность, свою интенсивность в общий и единый огонь. Здесь нет отдельных волевых решений, но вся стремящая сила воли направлена целиком к единому Предмету. Сердце с его глубоким и нежным чувствилищем становится главным горном души; именно в нем сосредоточивается и сила созерцания, исходя из него и возвращаясь в него.

Вот почему молитва есть некий сердечный жар, который все вовлекает в себя, расплавляет и делает текучим. Она есть некий духовный свет, собирающий лучи, подобно увеличительному стеклу, в единый центр: в этом центре начинается горение. Неопытному человеку нередко кажется, что это горение есть его личное, субъективное состояние, которым все и ограничивается. Но на самом деле это горение вводит личную душу в сверхличное Пламя, отзывающееся на личный призыв и включающее в Себя лично возгоревшееся сердце. Человеческий огонь может и должен приобщаться в молитве Божьему Пламени — ив этом состоит таинственный смысл и благодатная сила молитвы. Сердце человека воспламеняется божественным Огнем и уподобляется «неопалимой купине». Личный огонь растворяется в Божием, и человек теряет себя в Его Огнилище. В настоящей молитве человек забывает и теряет себя: он уже не помнит, что он «есть», не ощущает своего земного естества; он видит и чувствует себя как бы в некоем огненном столпе, восходящем вверх, и слышит, как из души его восходят «неизреченные воздыхания» «самого Духа» (Римл. 8. 26). И в этом свете и огне он становится дотоле, доколе выносит его сердце и дыхание.

Возвращаясь к себе после такой молитвы, человек чувствует себя так, как если бы он удостоился посетить свою исконную и священную родину; или еще,— как если бы обновилось самое естество (субстанция) его духовной личности; как если бы его омыл благодатный поток чистоты видения и ведения, утешения и покоя. Он удостоверился в том, что истинная благость и истинная Сила суть едино; он чувствует себя приобщившимся этой благодатной силе; он напился из источника жизни и любви.

После такой молитвы,— даже если она продолжалась всего единую минуту,— у человека остается в сердце некий неугасающий, сияющий угль, который разливает свое сияние через все внутренние пространства личной души и всегда готов снова вспыхнуть лично-сверхличным пламенем. Это можно было бы и так описать: от настоящей молитвы остается в душе тихое, тайное, бессловесное молитвование, подобное немеркнущему, спокойному, но властному свету. Оно непрестанно излучается из глубины сердца, как бы желая осветить и освятить все жизненные содержания души. Это как бы тихое дуновение Божие, идущее из потустороннего мира. Это есть как бы незакрывающаяся дверь в алтарь, к священному месту Божьего присутствия. И отсюда у человека возникает это дивное чувство, будто Потустороннее стало посюсторонним для его сердца и совести.

А между тем, жизнь совершает свой неудержимый ход; и человеку иногда кажется, что не произошло ничего особенного, только, что в нем живет это сияние безмолвной, тихо-трепетной молитвы, ни о чем не просящей и ничего не домогающейся, и что он знает об этой открытой ему двери соединения, и знает, что она ведет к ключу целительной воды. Поэтому он может вершить свои жизненные дела, есть, пить и спать, напряженно работать и предаваться отдыху, а внутренний свет не покидает его: он будет мерою вспыхивать и очищать его душу, светить ему во всех его жизненных делах, освещая в них добро и зло, утверждая его в благе и отнимая у него возможность совершать злые, черствые, низкие и пошлые поступки. Человек может забывать про этот, тихо тлеющий в нем, угль безмолвной молитвы; но угль этот будет неосязаемо вершить свое великое дело — жизнеосмысливающее, очистительное, освящающее и исцеляющее. И стоит только человеку опять постучаться в эту дверь и воззвать к этому свету — и снова разгорится огонь, запоет сердце, заструится живая любовь, заговорит чистая совесть и раскроется перед ним дверь в потусторонний мир с дивной перспективой личного бессмертия. И опять он почувствует себя у брега земной жизни и услышит дыхание Божие в себе и в мире.

Так, есть молитва изнеможения, произносимая со многими слезами и дающая укрепление: «Господи, не могу больше».

И есть молитва без слов и без слез, мгновенная, созерцательно-лучевая: единый взгляд духовного ока, направленный горе — «Он есть. Он бдит и я есмь Его орудие». Это молитва утешения и силы.

И есть молитва сердечного тепла, подобная этой: коснуться в самом себе Его неугасающего угля; и только.

А в путях и страданиях личной жизни всегда будет иметь судьбоносное значение молитва служения и одоления: «Вот я, перед Тобою, Господи, слуга Твой, ищущий только воли Твоей. Научи меня верно служить Тебе всяким дыханием и деянием моим. Пошли мне силы Твоей, мудрости Твоей, вдохновения Твоего. Не отдай меня на поругание врагам Твоим; изведи меня от угроз их. И соблюди мою свободу в жизни и творчестве, ибо свобода моя — в свершении воли Твоей» 28 .

И на этих путях жизнь становится школой молитвы, а молитва — истинным источником жизни и творческой силы.

22 Андрей Юродивый (Тотемский) (1638—1693) — русский святой, праведник. Родился под Вологдой в селении Усть-Тотемское. По смерти родителей ушел в г. Галич, где обрел приют у одного из иноков монастыря Воскресения Христова. Наставником его стал игумен обители Стефан. Каждое лето ходил по окрестным городам для поклонения святыням. После кончины Стефана перебрался в г. Тотьму, поселившись у церкви Воскресения Христова. Здесь он и прожил остаток жизни, днем юродствуя, а ночи проводя в молитве. Канонизирован Русской православной церковью.

23 Феофан Затворник (в миру Говоров Георгий Васильевич) (1815—1894) — русский епископ, богослов, проповедник, с 1872 г. жил в затворе. Эти слова Феофана Затворника не найдены. Указание И.А. Ильиным в «Аксиомах религиозного опыта» (Т. 1. С. 261) страницы 8 книги Феофана (выражения «нетленное тщение» и «собранный должен гореть») неверно: первое выражение там есть, а второго нет.

24 Иоанн Кассиан Римлянин (?—435) — святой христианской церкви. Родился в Южной Галлии, около Марселя, в знатной и богатой семье, получил хорошее образование. В Константинополе был рукоположен в дьяконы св. Иоанном Златоустом. Затем жил в Риме. Прославился подвижнической жизнью по египетским образцам и мудростью. Св. Кассиан оставил после себя собрание житий святых, правила иночества и сочинение, направленное против константинопольского патриарха Нестория, утверждавшего, что Иисус Христос, будучи рожден человеком, лишь впоследствии стал сыном Божиим (мессией). В Русской православной церкви почитается как святой Касьян.

См. цитату в «Добротолюбии» (Т. 2. — М., 1895. — С. 133).

25 Фехнер Густав Теодор (1801—1887) — немецкий физик, психолог, философ, писатель-сатирик.

26 Сегантини Джованни (1858—1899) — итальянский живописец, представитель неоимпрессионизма. Одна из тем его картин — альпийские горные пейзажи.

27 Молитва нищего огородника Пизонского, записанная Н.С. Лесковым. См.: Лесков Н.С. Самаряне // Полн. собр. соч. — Т. I. — М., 1902. — С. 100.

28 Автор этой молитвы — И.А. Ильин. По словам профессора Н.П. Полторацкого, это «молитва служения и одоления, которая всегда может иметь судьбоносное значение в путях и страданиях личной жизни» (Полторацкий Н.П. Россия и революция. Русская религиозно-философская и национально-политическая мысль.— С. 289). Ср. также: Ильин И.А. Молитва перед решением // День Русского Ребенка. — № 7. — 1940. — С. 46—47; Московский журнал. — № 11. — М., 1993.

В поисках Истины.

Родилось рано наше поколение,
Чужда чужбина нам, и скучен дом.
Расформированное поколение
Мы в одиночку к истине бредем.

А.Вознесенский (Юнона и Авось)

Зона свободной мысли

Кто ищет смыслы в жизни,
Кто не может расстаться с логикой,
Кому есть что сказать,
Кто не боится быть осмеянным,
приходите к нам.

Мы не судим, но говорим, что думаем.
Приветствуем любое суждение, согласное с Евангелием,
Если вы не согласны, мы вас тоже выслушаем.
Если вы не уверены в себе, приходите за поддержкой.
Если уверены — приходите поддержать других.

У нас нет готовых рецептов.
Мы ищем, каждый, свой путь к Богу
Пытаясь организовать связку из единомышленников.

И.Ильин О молитве

Молиться нужно всегда. И тогда даже что-то плохое и неприятное ( как нам кажется) в нашей жизни Господь может превратить в хорошее и полезное, в том случае, если мы будем молиться.

Молитва это опщение с Богом. Бог -дух. То есть-молитва происходит в духе- духовная молитва. Остольное не молитва.а ступени к этому состоянию. Мы дальше устной молитвы не ступаем(и то мысли разбегаются. Это можно назвать думанием о Боге, которое может привести к молитве.(если пойдёш).

О страдании (Иван Ильин)

Страдающий человек вступает на путь очищения, самоосвобождения и возврата в родное лоно, — знает он о том или не знает. Его влечет в великое лоно гармонии; его душа ищет нового способа жизни, нового созерцания, нового синтеза, созвучия в многозвучии. Он ищет пути, ведущего через катарсис к дивному равновесию, задуманному лично для него Творцом. Его зовет к себе сокровенная, творческая мудрость мира, чтобы овладеть им и исцелить его. Простой народ знает эту истину и выражает ее словами «посещение Божие»…

Как только ты почувствуешь себя страдающим, телесно или душевно, — вспомни сейчас же, что ты не один страдаешь и что всякое страдание — всякое без исключения — имеет некий высший смысл. И тотчас же придет облегчение.

Ты страдаешь не один, потому что страдает вокруг тебя весь мир. Надо только открыть свое сердце и внимательно присмотреться, и ты увидишь, что приобщен страданию вселенной. Все страдает и в беззвучной тишине, скрывая свою боль, замалчивая свою скорбь, преодолевая страдание про себя, то в открытых муках, которых никто и ничто не может утолить… Томясь в любви, вздыхая от неудовлетворенности, стеная в самом наслаждении, влачась в борении, в грусти и тоске, — живет вся земная тварь, начиная с ее первого беспомощного деяния — рождения из материнского лона и кончая ее последним земным деянием, таинственным уходом «на покой». Так страдает и человек вместе со всею остальною тварью — как член мирового организма, как дитя природы. Страданий нам не избежать; в этом наша судьба и с нею мы должны примириться. Естественно желать, чтобы они были не слишком велики. Но надо учиться страдать достойно и одухотворенно. В этом великая тайна жизни; а этом — искусство земного бытия.

«Жизнь ваша, смертные, сколь тленный дар богов:
Цветете миг один, живые исполины…
(Илличевский).

Да и все ли «цветем»? Мы, вечные «пациенты» природы, покорные «приемники» мировых волн, чувствительнейшие органы сверхприроды… царственное и рабствующее; нечто от Бога и от червя (Державин). Так много. И так мало. Свободные — и связанные. Цель мира — и жертва вселенной. Порабощенные ангелы. Создания божественного художества, отданные бактериям в пищу и чающие могильного тлена…

Вот почему нас так часто и так легко настигает страдание; вот почему мы должны примириться с ним. Чем утонченнее человек, чем чувствительнее его сердце, чем отзывчивее его совесть, чем сильнее его творческое воображение, чем впечатлительнее его наблюдательность, чем глубже его дух, — тем более он обречен страданию, тем чаще его будут посещать в жизни боль, грусть и горечь. Но мы часто забываем об этом, мы не думаем о нашей общей судьбе и совсем не постигаем, что лучшие люди страдают больше всех… И когда на нас самих изливается поток лишений, муки, скорби и уныния, когда, как ныне, весь мир погружается в страдание и содрогается во всех своих сочленениях, вздыхая, стеная и взывая о помощи, мы пугаемся, изумляемся и протестуем, считая все это «неожиданным», «незаслуженным» и «бессмысленным»…

Только медленно и постепенно догадываемся мы, что все мы, люди, подчинены этому закону земной твари. Сначала в нас просыпается смутное ощущение, глухое предчувствие того, что на земле гораздо больше страдания, чем нам казалось в нашем детском чаянии. Это предчувствие тревожит нас; мы пытаемся проверить наше ощущение — и постепенно, путями неописуемыми, в почти не поддающихся оформлению интуициях, мы убеждаемся в том, что нам действительно открылся закон существования, общий способ жизни, владеющий всей земной тварью, что нет бытия без страдания, что всякое земное создание по самому естеству своему призвано страдать и обречено скорби. А человек с нежным сердцем знает не только это: он знает еще, что мы не только страдаем все вместе и сообща, но что мы все еще мучаем друг нечаянно, то нарочно, то в беспечности, то от жестокости, то страстью, то холодом, то в роковом скрещении жизненных путей… И может быть, именно Достоевский, этот мастер терзающего сердца, был призван пролить свет на эту земную трагедию…

Такова жизнь, такова действительность… И могло ли бы это быть иначе. И были ли бы мы правы, если бы стали желать и требовать иного.

Представим себе на миг иную, обратную картину мира. Вообразим, что земная тварь освобождена от всякого страдания, до конца и навсегда; что некий могучий голос сказал ей: «Делай, тварь, все, что хочешь. Ты свободна от страдания. Отныне ты не будешь знать неудовлетворения. Никакая телесная боль не поразит тебя. Ни грусть, ни тоска, ни душевное раздвоение тебя не посетят. Духовная тревога не коснется твоей души. Отныне ты приговорена к вечному и всестороннему довольству. Иди и живи».

Тогда началась бы новая, небывалая эпоха в истории человечества…

Вообразим, что человек потерял навсегда дар страдания. Ничто не угрожает ему неудовлетворенностью: одновременно с голодом и жаждою, этими первичными источниками труда и страдания, прекратилось и всякое недовольство собою, людьми и миром. Чувство несовершенства угасло навсегда и угасило вместе с собой и волю к совершенству. Самый призрак возможных лишений, доселе ведший человека вперед, отпал. Телесная боль, предупреждавшая человека об опасности для здоровья и будившая его приспособляемость, изобретательность и любознательность, — отнята у него. Все противоестественности оказались огражденными и безнаказанными. Все уродства и мерзости жизни стали безразличными для нового человека. Исчезло моральное негодование, возникавшее прежде от прикосновения к злой воле. Смолкли навсегда тягостные укоры совести. Прекратилась навсегда духовная жажда, уводившая человека в пустыню, к великому аскезу… Все всем довольны; все всем нравится; все всему предаются — без меры и выбора. Все живут неразборчивым, первобытным сладострастием — даже не страстным, ибо страсть мучительна, даже не интенсивным, ибо интенсивность возможна лишь там, где силы не растрачены, но скопились от воздержания…

Как описать те ужасные, опустошительные последствия, которые обрушились бы на человечество, обреченное на всестороннюю сытость.

В мире возникла бы новая, отвратительная порода «человекообразных» — порода безразборчивых наслажденцев, пребывающих на самом низком душевном уровне… Это были бы неунывающие лентяи; ничем не заинтересованные безответственные лодыри, без темперамента, без огня, без подъема и без полета; ничего и никого не любящие — ибо любовь есть прежде всего чувство лишенности и голода. Это были бы аморальные, безвкусные идиоты, самодовольные тупицы, развратные Лемуры. Вообразите их недифференцированные, невыразительные лица, эти плоские, низкие лбы, эти мертвые, мелкодонные гляделки вместо бывших глаз и очей, эти бессмысленно чмокающие рты… Слышите их нечленораздельную речь, это безразличное бормотание вечной пресыщенности, этот невеселый смех идиотов? Страшно подумать об этой погибшей духовности, об этой тупой порочности, об этом унижения полулюдей, которые прокляты Богом и обречены на то, чтобы не ведать страдания…

И когда представляешь себе эту картину, то видишь и чувствуешь, что дарует нам дар страдания; и хочется молить всех небесных и земных врачей, чтобы они ради Господа не лишали людей этого дара. Ибо без страдания -нам всем, и нашему достоинству, и нашему духу, и нашей культуре пришел бы скорый и трагический конец.

Вот что оно нам дарует… Какою глубиною светятся глаза страдающего человека! Как будто бы расступились стены, закрывавшие его дух, и разошлись туманы, застилавшие его сокровенную личность… Как значительно, как тонко и благородно слагаются черты лица у долго и достойно страдавшего человека! Как элементарна, как непривлекательна улыбка, если она совсем не таит в себе хотя бы прошлого страдания! Какая воспитательная и очистительная сила присуща духовно осмысленному страданию! Ибо страдание пробуждает дух человека, ведет его, образует, оформляет, очищает и облагораживает… Духовная дифференциация, отбор лучшего и всяческое совершенствование были бы невозможны на земле без страдания. Из него родится вдохновение. В нем закаляется стойкость, мужество, самообладание и сила характера. Без страдания нет ни истинной любви, ни истинного счастья. И тот, кто хочет научиться свободе, тот должен преодолеть страдание.

И мы хотели бы от этого отречься? И мы согласились бы потерять все это. И ради чего?

Гегель сказал однажды, что все великое на земле создано страстью. Еще большее, еще глубочайшее надо сказать о страдании: мы обязаны ему всем — и творчески великим, и творчески малым. Ибо если бы человек не страдал, то он не пробудился бы к творческому созерцанию, к молитве и духовному оформлению. Страдание есть как бы соль жизни; нельзя, чтобы соль утрачивала свою силу. И более того: страдание есть стремящая сила жизни; главный источник человеческого творчества; тонкий и зоркий учитель меры; верный страж и мудрый советник; строгий призыв к облагорожению и совершенствованию; , ограждающий человека от пошлости и от снижения. Там, где этот ангел начинает говорить, водворяется благоговейная тишина, ибо он взывает к ответственности и очищению жизни; люди опомнились и обратились; он говорит об отпадении и дисгармонии, об исцелении, просветлении и о доступном нам блаженстве…

Страдающий человек вступает на путь очищения, самоосвобождения и возврата в родное лоно, — знает он о том или не знает. Его влечет в великое лоно гармонии; его душа ищет нового способа жизни, нового созерцания, нового синтеза, созвучия в многозвучии. Он ищет пути, ведущего через катарсис к дивному равновесию, задуманному лично для него Творцом. Его зовет к себе сокровенная, творческая мудрость мира, чтобы овладеть им и исцелить его. Простой народ знает эту истину и выражает ее словами «посещение Божие»… Человек, которому послано страдание, должен чувствовать себя не «обреченным» и не «проклятым», но «взысканным», «посещенным» и «призванным»: ему позволено страдать, дабы очиститься. И все евангельские исцеления свидетельствуют о том с великой ясностью.

Таков смысл всякого страдания. Нерешенной остается лишь судьба самого страдающего человека: достигнет ли он очищения и гармонии в настоящей земной жизни, или же эти дары дадутся ему через утрату его земного телесного облика…

Страдание свидетельствует о расхождении, о диссонансе между страдающим человеком и богосозданной природой: оно выражает это отпадение человека от природы, означая в то же время начало его возвращения и исцеления. Страдание есть таинственное самоцеление человека, его тела и души: это он сам борется за обновление внутреннего строя и лада своей жизни, он работает над своим преобразованием, он ищет «возвращение». Избавление уже началось, оно уже в ходу; и человек должен прислушиваться к этому таинственному процессу, приспособляться к нему, содействовать ему. Можно было бы сказать: «Человек, помоги своему страданию, чтобы оно верно разрешило свою задачу. Ибо оно может прекратиться только тогда, когда оно справится со своей задачей и достигнет своей цели»…

Поэтому мы не должны уклоняться от нашего страдания, спасаясь от него бегством или обманывая себя. Мы должны стать лицом к нему, выслушать его голос, понять и осмыслить его жалобу и пойти ему навстречу. Это значит — принять его, как естественно и явление. Ибо оно обращается к нам из целесообразности самого мира: то, что в нас страдает, есть, так сказать, сама мировая субстанция, которая стремится творчески восстановить в нас свое жизненное равновесие. И если человек повинуется своему страданию и идет к нему навстречу, то он скоро убеждается в том, что в нем самом раскрываются целые запасы жизненной силы, которые ввязываются в борьбу и стремятся устранить причину страдания.

Вот почему человеку не следует бояться своего страдания. Он должен помнить, что бремя страдания состоит по крайней мере на одну треть, а иногда и на добрую половину из страха перед страданием.

Вот почему страдающий человек не должен терять терпение или тем более отчаиваться. Наоборот, он должен творчески воспринимать и преодолевать свое страдание. Если ему дана телесная боль, то он должен найти органические ошибки своей жизни и попытаться устранить их; и в то же время он должен настолько повысить и углубить свою духовную жизнь, чтобы ее интенсивность и ее горение отвлекли запасы жизненной энергии от телесной боли. Не следует предаваться телесной боли, пребывать в ней, все время прислушиваться к ней и бояться ее: это означало бы признать ее победу, отдаться ей и превратиться в стенающую тварь. Надо противопоставить плотской боли — духовную сосредоточенность и внимать не телесной муке, а духовным содержаниям. А если скажет, что он не умеет этого или не может вступить на этот путь, то пусть он крепко помолится об этом умении и об этой силе и попытается идти по этому пути. Нет человека, который умел бы все и знал бы все искусства: а искусство одухотворять страдание есть одно из высших. Конечно, для победы над своей немощью нужна некоторая высшая мощь; но эта высшая мощь может быть вымолена, выработана и приобретена. И каждая попытка, каждое усилие в этом направлении будут вознаграждены сверх чаяния сторицею.

Если же человеком овладевает духовное томление, то ему надлежит очистить его в молитве, чтобы оно преобразилось в истинную и чистую мировую скорбь и тем возвело страдающего к Богу: ибо мировая скорбь есть в последнем и глубочайшем измерении — скорбь самого Бога, а скорбь вместе с Ним есть «благое иго» и «легкое бремя» (Мтф. 11, 30).

Вот почему апостол Иаков пишет: «Злостраждет ли кто из вас? пусть молится» (Иак. 5, 13). Ибо молитва есть не что иное, как воздыхание духа к Богу, то «неизреченное воздыхание», которым «Сам Дух ходатайствует за нас» (Римл, 8,26). Молитва есть зов о помощи, направленный к Тому, Кто зовет меня к себе через мое страдание: она становится творческим началом творческого преобразования и просветления моего существа.

Но совершить все это никто не может «за меня» или «вместо меня», страдающего: все это мое личное дело, мое усилие, мой подъем, мой взлет, мое творческое преображение. Другой человек может помочь мне советом. Господь не может не помочь мне дарованием сил и света. Но совершить мое очищение и просветление должен я сам. Вот почему оно требует свободы и без свободы невозможно. Свободное созерцание, свободная любовь, свободная молитва составляют самую сущность этой творческой мистерии, мистерии страдания. И именно этим определяется верный путь, ведущий к истинному счастью на земле.

«Поющее сердце. Книга тихих созерцаний».